Несколько лет назад известный галерист Марат Гельман курировал выставку современного искусства «ICONS» («Иконы») в Краснодаре.

Уже до открытия она заимела громкую славу скандального мероприятия. Первые полосы изданий пестрили кричащими заголовками о богохульстве как самого куратора, так и всех вместе взятых художников, экспонированных в проекте. Верующие нескольких епархий Русской Православной Церкви протестовали против открытия выставки и «практически её сорвали».

Исходя из реакции общественности стает очевидным, что даже не видя ЧТО и КАК будет представлено, это безапелляционно опровергается. Конструкты, заложенные в корне сознания и памяти, протестуют против всего, что им противоречит. Незнакомое воспринимается как нечто враждебное. Искусство начинает действовать не только на сознание зрителя, но и на нервы. Представить сцену Тайной Вечери (одноименная работа арт-группы RECYCLE, 2010), когда её главные участники – апостолы и Иисус находятся ко зрителю спиной, это, согласитесь, может восприняться резко. Тем не менее, «Выставка «ICONS» – пространство для спокойного диалога. И потом, современный художник так или иначе олицетворяет боль человечества. И как бы ни трудно было, но боль эту надо пережить и понять. Искусство должно ранить, должно показывать пороки», – комментировал проект Марат Гельман.

Группа RECYCLE (Андрей Блохин, Георгий Кузнецов), Тайная вечеря, 2010

Группа RECYCLE (Андрей Блохин, Георгий Кузнецов), Тайная вечеря, 2010, фрагмент

Подобные выставки на тему сакрального, интерпретирующие иконографические каноны проводятся и сегодня. Как правило, их миссия в демонстрации тонкой грани взаимоотношений современных художников с библейскими сюжетами. Именно они являются частой отправной точкой творческих поисков и украинских художников и, гораздо реже, их находок.

Художники обращаются к истокам: священным текстам или реальным скульптурным фигурам Христа, Марии, апостолов и других святых. Принципиальным оказывается создание не художественных образов на основе всевозможных интерпретаций человеком Библии и христианства, а напротив, отход от любых интерпретаций, приближение непосредственно к священному тексту.

Что касается скульптурных фигур, то они претерпевают визуальных трансформаций. К примеру в абстракциях Игоря Яновича в проекте «Диалог» (2009). Осязаемые образы Христа в виде деревянных фигур «растворяются» в формах и текучих цветовых пятнах абстрактного искусства. Зритель наблюдает за «преодолением» скульптур посредством вызванных с ними ассоциаций на холстах. Более того, изначальная связь авангарда с иконографией способствует открывать окна в инобытие с помощью нетрадиционных изобразительных средств.

Неизвестный автор, Распятие, кон. XIX ст., дерево, из частной коллекции

Игорь Янович, Без названия, из проекта «Диалог», 2009, холст, смешанная техника

В свою очередь, современный днепропетровский художник Александр Король настойчиво уподобил свою работу «Exit», евангелиевской сцене «Бегство Святого семейства в Египет». Герои его полотна пребывают в хаотическом постапокалиптическом вихре. Вместо Марии с младенцем и Иосифом – зритель видит реальных людей – сбегающих от разрушающего урбанизма. В данном случае, иконографическая сцена приближается к нашей реальности настолько, что перенимает на себя тяжесть положения героев: где-то сравнивая с собой, а где-то и вовсе, узнавая. Текстовые же обрывки из окликов «без будущего», «сила», «ужасный мир», которые витают в пространстве холста, лишь драматизируют положения. Подобный прием, который использует стикер, отсылает зрителя одновременно к основному посылу и, невольно, к условным обозначениям-надписям на традиционных иконах.

Александр Король, Exit, 2013, акрил, спрей, холст

«Приближенной» к современной жизни, является также живопись в ключе «новых старых мастеров» в проекте «Ecce Homines» (2011) Евгения Равского. В котором на первый план выходит осмысление понятия «Человек» с отсылкой к прошедшим временам. Иными словами, сегодня как никогда становится важным определение: КТО ЕСТЬ ЧЕЛОВЕК?

Евгений Равский , Жертвоприношение, 2010, холст, масло

Микеланджело Меризи де Караваджо , Жертвоприношение Авраама, 1601-1602, Флоренция, Галерея Уффици

В своем проекте, вопреки реализму, художник добивается на холсте не психологизма образов, а их вневременности. Поскольку когда мы смотрим на сцены «Жертвоприношение» (2010) или «В заключение» (2010) – перед нами непроизвольно возникают аллюзии на известные иконографические типы.

Евгений Равский, В заключение, 2010, холст, масло

Сандро Боттичелли, Оплакивание Христа, 1490 – 1492, Старая Пинакотека, Мюнхен, фрагмент

Так, свобода истолкования иконографических схем влияет на формирование новых методов в изображении. Более того, от перенасыщения информационного пространства художники начинают искать дополнительный среды для художественного высказывания. И речь не только о том, что иконография вышла из храмового пространства. А о том, что она выходит и из выставочного! И  продолжает мигрировать в городском.

Для львовянина Сергея Радкевича новым коммуникативным полем стали фасады заброшенных домов. Подобное перемещение евангилеевских росписей – свидетельство сакрализации повседневного урбанистического пространства. К примеру во время фестиваля Fortmissia в 2011 году, Сергей вместе с Ярославом Футимским создал мурал «Гроб Господний», инспирированный одноименным иконографическим сюжетом.

Сергей Радкевич, Ярослав Футимский, «Гроб Господний», в рамках фестиваля Fortmissia, 2011

Таким образом, исторический предел в западноевропейской иконографии начался примерно с XVI века. Очевидно, сегодня иконографические традиции претерпевают изменений в творческих практиках художников. Однако, современное сакральное искусство продолжает, в большей, или меньшей мере, жить принятыми канонами и типами, без которых идентификация библейского сюжета снизошла бы к нулю.

Комментарии